Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874 год, апрель
С Большой Морской надворный советник повернул налево и по наполненной суетящимися прохожими Гороховой пошёл вдоль дома, принадлежащего действительному статскому советнику Александру Степановичу Воронину. Остановилсяна Красному мосту, чугунная решётка продолжала узоры ограждения набережной, от цвета которого и пошло название, потемневшая от времени краска теперь казавшаяся скорее коричневой, нежели алой. Продолжил путь, по левую руку осталось Императорское училище глухонемых, основанное доброй волей Его Величества Александра Благословенного, мимо года три тому построенного здания Александровской женской гимназии, при закладке которого 9 мая 1870 года присутствовал Его Высочество принц Ольденбургский. Тогда же вечером состоялся благотворительный бал, подписные билеты на который, стоили по сто рублей и, на котором блистала супруга принца в новейшем наряде, привезённом из Парижа.
Пока одолевали мысли, Соловьёв подошёл к дому в пять этажей, когда—то жёлтому, но сейчас выглядевшему стал скорее серым, отчего здание казалось невзрачным, сливающимся в некоторые дни с петербургским пасмурным небом, хотя сегодняшний день с утра задался, но все же казалось, что хмурость витает над городом.
Первым Миша, когда сошёл на перрон, увидел полицейского по имени Селиван, как называл исправник. Высокий статный с широким восточным лицом и бородой, черными завитушками покрывавшей щеки и сходившейся на подбородке клинышком.
– Здравствуй, Селиван, – подошёл к полицейскому Жуков. Мужчина вспомнил, что подошедший приезжал с высоким столичным чиновником и поэтому вытянулся и приложил руку к козырьку фуражки.
– Здравия желаю, – запнулся Селиван, на Превосходительство и даже на Высокоблагородие молодой щеголь не тянул, поэтому произнёс, – Ваше Благородие.
– Можно, Михаил Силантьич, – поморщился Жуков точь в точь, как начальник сыскной полиции, – где мы можем поговорить? – Спросил сыскной агент.
– Можно здесь, – Селиван продолжал стоять, вытянувшийся, как на параде.
– Давай лучше пройдёмся.
– Можно и пройтись, – все тем же тоном бравого служаки произнёс полицейский, – все одно станция пуста.
– Вот именно. Скажи—ка, Селиван, что слыхать об убийстве?
– Это о мальчишке?
– Совершенно верно.
– Да разное болтают, одни говорят, деньги большие вёз, вот и ограбили, другие – повздорил с приятелями, третьи вообще полюбовницу приплели, а какая полюбовница у мальчишки безусого. Вздор все.
– Сам—то что думаешь?
– Так я в прошлый раз Его Превосходительству говорил, что видел трёх гимназистов. Если б они шкодничали, а то тихонько себя вели, незаметными казаться хотели.
– Это тебе показалось?
– Почему показалось? Сам видел. У меня не безобразия глаз намётан, а здесь они хотели незаметными казаться.
– В чем такое выражалось?
– Как билеты взяли, я их возле касс видел, так в уголок сели и шептались всю дорогу.
– Видел, как они на поезд сели?
– Никак нет, в буфете два офицера поскандалили, так мне пришлось туда бежать.
– Значит, не видел, куда они пошли?
– Сели они иль куда направились, не знаю, вот этого я не видел.
– Кто мог их ещё видеть?
– Может начальник станции господин, а может и кассир наш Иван через своё окошко что видел, – наклонил голову к правому плечу, – да мало ли кто? Это я уж не знаю, может кто из местных… не могу знать.
– Понятненько, – Жуков сморщил лоб, как иногда делал Иван Дмитриевич, – новенького ничего, – сказал он сам себе.
– Не расслышал, Ваше Благородие.
– Нет, это я так, говоришь, кассира Иваном зовут.
– Так точно.
– Где его можно найти?
– Так в кассе, – удивился полицейский.
Иван Иванович вошёл в арку, которую закрывали железные с причудливыми завитушками ворота. Он не сразу увидел калитку, сливавшуюся в единый орнамент, во двор, напоминавший более широкий колодец, нежели вход в дом. Выходили окна, на удивление без капельки грязи, видимо, хозяйка госпожа Литвинова предпочитала следить за домом, и наказывала нерадивую прислугу.
Дворник подметал и без того чистый двор.
– Послушай, любезный, где я могу иметь честь видеть господина Степанова?
– Еремея Петровича? – с уважением уточнил хозяин метлы.
– Именно.
– Его Превосходительство к одиннадцати часам отбывают на службу, а ныне, – дворник чуть ли не шёпотом произнёс, – Еремей Петрович завтракают.
– Где его квартира? – Без особого пиетета сказал Иван Иванович.
– Второй этаж, вот в эту парадную, – рука хозяина метлы указала на высокую дверь, неприступной крепостью возвышавшуюся над двумя ступеньками крыльца.
– Благодарю.
– Извиняюсь, – спохватился дворник, надо было узнать не для себя, а для отчёта Анне Ивановне, кто к её постояльцам изволит ходить, – а вы кто такой будете?
– Надворный советник Соловьёв, – и добавил, чтобы не пугать собеседника, – из Императорского Человеколюбивого Общества.
На втором этаже располагались две квартиры, на левой от лестницы, начищенная до блеска, латунная табличка, из на которой Иван Иванович узнал:
«Статский советник
Еремей Петрович Степанов».
Горничная в белоснежном накрахмаленном фартуке провела в гостиную, мило улыбнувшись, сделала книксен и после того. Как Иван Иванович представился. Произнесла:
– Соблаговолите подождать, господин Соловьёв, Его Превосходительно сейчас освободится.
Надворный советник прошёл по гостиной, рассматривая пейзажи, висящие на стенах. Картины поражали мастерством, казалось, каждый мазок, каждый штришок положены в нужное место.
За спиной раздалось покашливание, Соловьёв обернулся.
– Чем могу быть полезен? – спросил хозяин, приземистый человек лет сорока пяти с круглым, как полная луна лицом, обрамлённым лопатообразной бородой, в которой застряли несколько хлебных крошек.
– Надворный советник Соловьёв, чиновник по поручениям при начальнике сыскного отделения, – отрекомендовался Иван Иванович.
Собеседник от удивления вскинул кверху брови.
– Так чем могу быть полезен?
– Меня привело к вам одно дело, и я уповаю на вашу хорошую память.
– Определённо, что на память мне жаловаться грех, – и Еремей Петрович указал рукою на кресло, приглашая собеседника садится.
– Благодарю, – Соловьёв опустился в мягкое, оббитое бархатом кресло.
– Я вас слушаю… – хозяин сделал паузу, давая сыскному агенту назвать свое имя и отчество.
– Иван Иванович.
– Я вас слушаю, Иван Иванович.
– Будьте любезны, Еремей Петрович, сказать мне, насколько часто вы бываете в Стрельне?
– В Стрельне? – Изумился хозяин.
– Да, в Стрельне.
– Видите ли, – Еремей Петрович понизил голос и немного сконфузился, – определённо я не могу говорить с вами не данную тему.
– Отчего? – Теперь пришла очередь удивиться Соловьёву.
– Здесь замешана женщина и я не в праве…
– Еремей Петрович, – надворный советник наклонился вперёд и тоже произнёс тихим голосом, косясь на запертую дверь, – я выказываю интерес не ради праздного любопытства, а службы ради, тем более, что мне необходимо узнать совсем о другом. Вы были четвёртого числа сего месяца в Стрельне?
Степанов на миг задумался, наморщив лоб и почесав левой рукой нос.
– Определённо я там был, – и он тоже покосился на запертую дверь.
– Вы не припомните инцидента, происшедшего в тот день у касс? – также тихо спросил сыскной агент, догадавшийся, что статский советник ездил к любовнице, но вот теперь не имеет большого желания оповещать об этом жену.
– Не припомню.
– У касс? – настойчивее повторил Соловьёв.
– Так вы называете инцидентом замечание, которое я сделал гимназисту?
– Совершенно верно.
– Что вас интересует? Ведь я и лица—то его толком не заметил, – на лице Степанова появилась улыбка, видимо, опять промелькнуло в голове надворного советника, женщина тоже связана узами брака, и господин статский советник принял его, чиновника по поручениям, за человека, который следил за незнакомкой.
– Вы не припомните, сколько с гимназистом было приятелей?
– Трое, – без запинки ответил хозяин.
– Все в гимназической форме?
– Нет, нет, определённо помню, что только тот наглец был в форме, а два его приятеля в статском.
– Вы могли бы их узнать?
– Вот, – оживился Степанов и погрозил пальцем, – этого наглеца в гимназической форме не мог бы. Вы знаете, его я не запомнил, а вот остальные, – и он покачал головой, – определённо остались в памяти. Я сделал замечание, а он в ответ мне, статскому советнику, с ехиднической улыбочкой… Наглец.
– Значит, их было трое, и вы сможете опознать только одного, я так понимаю?
– Вы совершенно правы, но предупреждаю, что если мне придётся участвовать в официальных действиях, то я…
